«Сонце нызэнько, вэчир блызэнько»
Немало музыкальных произведений посвятил я и незабвенной солистке хора заслуженной артистке Украины Марине Крапостиной.
У этой девушки был особо тонкий талант: сокровенный, неприкасаемый. Всё в ней было прекрасно – нежный голос, кристально чистая душа, очарование внешнее и внутреннее. Марина – сама гармония, внезапно ушедшая из жизни.
Кроме многих известных песен: «Бедная птичка», «У меня в Москве», «До конца» – Марина Крапостина неподражаемо трогательно исполняла казачью народную песню «Сонце нызенько», записанную мною в станице Пластуновской. Речь в ней идет о девушке, которая умерла, узнав о предательстве любимого парня; заветные планы о любви и семейном счастье разрушены, сильное душевное потрясение сгубило её.
«Сонце нызэнько» – пример настоящей лирической песни. Невозможно поставить рядом ни одну ныне звучащую песню, где теперь ищут партнершу, но не настоящую любовь. В своем облике Марина всегда несла конкретные чувства, состояние, информацию. Она пела только те песни, которые до нее никто и никогда не пел. Пела их так впечатляюще, что они потом надолго оставались в сердце и памяти слушателей.
В жизни Марины случилась драма. Ее любимый муж, в браке с которым родился ребенок, предал ее, решил развестись, хотя поначалу жили они довольно дружно. Марина была не готова к такому удару и в отличие от бывшего мужа не стала искать себе другого спутника жизни, верила в вечную любовь. Когда она лежала в больнице, я ей сказал, что у нее все еще впереди, но, к несчастью, многие лиричные песни оказались о ее трагичной судьбе.
Вспоминаю, как мы приглашали команду из Москвы, чтобы записать песни. Последней записывали «Бедная птичка в клетке сидит», которую исполняла Марина. Мы три дня вели работу, а она постоянно отказывалась петь. На репетиции была в тёмных очках, сетовала на головную боль. Я порекомендовал ей не откладывать и сходить к доктору.
Время спустя меня вызвал её врач и сказал: «Виктор Гаврилович, у Марины рак в последней стадии. Она больше семи месяцев не проживет»…
До этого я похоронил маму и был очень подавлен, но здесь я испытал чудовищный шок. Я не мог поверить в происходящее: Марина была так молода, для нее было написано такое большое количество песен, которые кроме нее никто бы не исполнил. Мне было очень тяжело. Заболел и я: начались перепады давления, полное изнеможение. Я стал думать, что я могу предпринять?
На тот момент губернатором края был Николай Игнатович Кондратенко. Он всегда восторгался талантом Марины и на концертах часто был тронут ее исполнением. Я пошел к нему, описал всю ситуацию, и он помог: позвонил в Москву в клинику им. Бурденко, организовал самолет, чтобы отвезти Крапостину к столичным докторам.
Через три дня я зашел к Марине в палату. Вместо красавицы со смиренной глубокой и целомудренной красотой я увидел безжизненную женщину. Она сидела на кушетке после серьезной черепно-мозговой операции, лишенная своих красивых волос, не покрытая косыночкой, в легкой больничной сорочке… Едва сдерживая рыдания, я сказал ей: «Деточка, не удручайтесь. Вы молоды, все впереди. Молодость возьмет свое. Вы будете петь в хоре. И семья будет, любовь будет». А она лишь посмотрела на меня и тихо ответила: «Виктор Гаврилович, у меня уже была настоящая любовь. Другой любви мне не надо. И в хоре я петь не буду. Я уже там пою» – и ладонью наверх показала.
Я часто берусь писать о Марине, но не могу – слезы застилают глаза. Есть небольшая книжечка в рукописи, она так и называется «Признание в любви», но уже долгое время я не могу к ней прикоснуться. Хочу дописать, беру ее в руки и снова закрываю, когда представляю картину всего, что случилось. Родная сестра Марины Наташа родила дочку. Девочку назвали Катей, а в крещении – Мариной. Я стал её крестным отцом.
Прошло уже около двадцати лет, как Марины нет в живых. Ее сыночек Дима вырос, окончил школу, но в хоре не поет.
Марина Крапостина прожила трагическую и очень короткую жизнь, она ушла в 30 лет. Но ее тонкий, высокий-высокий и глубинный талант невозможно забыть. Лиричная или шуточная песня в её исполнении, духовный стих всегда воспринимались залом очень горячо, ее долго не отпускали со сцены. Она заряжала своими чувствами и своей энергией весь зал. Наша мама говорила: «Ею нельзя наслухаться».
Сонце нызэнько, вэчир блызэнько.
Спишу до тэбэ, мое сэрденько.
Спишу до тэбэ, та й нэ застану,
Выйду на гору та й плакать стану.
Голуб-голубчик, голуб сызэнькый.
Скажи, голубчик, дэ мий мылэнькый.
– А твий мылэнькый там за рикою.
Склоныв головку, стойить з другою.
А як дивчина про цэ почула,
Лягла на зэмлю – навик заснула.
Ой бижить мылый мостом длиннэнькым,
Накрыв мылую платком билэнькым.
– Вставай, мылая, довольно спаты.
Як мы гулялы, будэм гуляты.
– Ны встану, мылый, гуляй з другою.
Бо мое сэрце вже пид зэмлёю.
